Тимара остановилась на полушаге. Татс задержался рядом с ней, изумленно глядя ей в лицо. Девушке казалось, что у нее заложило уши и запорошило глаза. Вокруг бушевала буря, слишком свирепая, чтобы ее чувства могли выдержать — вот они и отключились. Синтара была недовольна тем, что сделал Меркор, и давала ему это понять.
Золотой дракон невесело рассмеялся:
— Нельзя идти сразу в две стороны, Синтара. Остальные это поняли сразу. Никто из нас не стал скрывать свои истинные имена, кроме тех несчастных, которые сами не могут вспомнить их.
Рапскаль немедленно встрял в разговор, как всегда без всякого смущения:
— А у Хеби есть драконье имя?
К удивлению Тимары, большой золотой дракон серьезно ответил на вопрос мальчишки:
— Хеби теперь зовут Хеби. Она приняла это имя как свое, когда ты дал ей его. Может быть, когда-нибудь она дорастет до этого имени или даже обнаружит, что оно ей мало.
Тимара отчаянно желала задать ему вопрос про раненого серебряного дракона, но так и не осмелилась. Она даже позавидовала бесшабашности Рапскаля, не ведавшего страха и стеснения.
Меркор коснулся носом медной драконицы. Слегка подтолкнул, потом ткнулся сильнее. Медная не пошевелилась. Меркор поднял голову и окинул лежащую драконицу взглядом сверкающих черных глаз.
— Мы должны оставаться здесь до тех пор, пока она не встанет или не умрет, — заявил он.
Потом мрачно оглянулся по сторонам и задержал взгляд на Грефте.
— Оставьте ее здесь одну. Я скоро вернусь. Идем, Сильве, — позвал он девочку и зашагал к воде.
Его тяжелые когтистые лапы оставляли в песке глубокие следы. Скоро вода просочится и заполнит их.
Утро настало уже давно. Элис видела это по квадратам солнечного света, которые падали на пол ее маленькой каюты через крошечные оконца высоко в стене. Она снова попыталась собраться с духом и выйти наружу, но вместо этого опять присела за маленький стол. Она скоро выйдет. Ей хотелось есть и пить, а еще нужно было опорожнить ночной горшок. Элис облокотилась о стол и опустила голову на руки, глядя в темноту, заключенную между сложенных ладоней.
— Что делать? — спросила она себя.
Ответа не было. Снаружи матросы готовились к отплытию — скоро они отвяжут канаты, удерживающие корабль на месте, и оттолкнут его от илистой отмели. Драконы, конечно же, уже проснулись, и их хранители готовятся отплыть следом за баркасом на своих лодчонках. Впереди новый день путешествия. Широкая река, высокие деревья, синяя полоса неба над головой, порой напоминающая еще одну реку. Каждый день был для Элис приключением. Новые цветы с незнакомым ароматом, странные животные, выходящие на берег реки или всплывающие из ее глубин, влажно сверкая на солнце… Она и представить себе не могла, что в Дождевых чащобах столько живности. Когда прежде Элис слышала рассказы о реке и ее водах, временами становящимися белыми и едкими, то воображала, будто такую реку окружает бесплодная пустыня. Но вопреки этим представлениям она обнаружила здесь невообразимое разнообразие растений и животных. Рыбы и прочие водные жители приспособились к изменчивой едкой воде, и это потрясло Элис. Одних только видов птиц насчитывались сотни. И Лефтрин, похоже, без труда отличал одну от другой как по оперению, так и по голосу…
И снова блуждающие мысли Элис вернулись к нему, источнику всех ее страданий.
Нет. Это было нечестно. Она не может винить его. Она сама виновата в том, что так увлеклась им. О да, она знала, что он очарован ею: он был искренен до глубины души и ничего от нее не скрывал. Его страсть и интерес к ней читались в каждом взгляде, в каждом обращенном к ней слове. Случайное соприкосновение рук было подобно удару молнии. Чувства, физические ощущения, которые, как считала Элис, давным-давно исчезли из ее жизни, внезапно пробудились и настигли, точно раскат грома.
Прошлой ночью, когда капитан показывал ей, как вывязывать беседочный узел, Элис притворилась, что не в состоянии освоить эту простую науку. И бедняга Лефтрин, со всей его честностью, попался на эту старинную уловку школьниц. Он стоял позади нее, заключив ее в кольцо своих рук, и направлял каждое движение ее пальцев. Элис чувствовала, как от его близости ее охватывает жар и как в полном смысле слова подгибаются колени. Голова кружилась, хотелось упасть на палубу и увлечь его за собой. Элис замерла, молясь всем богам, о каких когда-либо слышала, чтобы он узнал о ее горячем желании и исполнил его. Это были те самые чувства, которые должны были переполнять ее рядом с тем, за кого она вышла замуж, — но с ним она никогда не испытывала ничего подобного!
— Теперь понимаешь? — хрипловато спросил капитан.
Его пальцы, лежащие поверх ее рук, туго затянули узел.
— Понимаю, — ответила Элис. — Теперь я все понимаю…
Она говорила совсем не про узлы. Она так хотела сделать крошечный шаг назад и прижаться к нему всем телом. А потом повернуться в кольце его рук и взглянуть в его лицо, отмеченное печатью Дождевых чащоб. Страх сковал ее, она не могла пошевелиться, не могла произнести ни слова. Несколько мгновений — кратких и долгих, словно вечность, — он стоял так, держа ее в кольце тепла и безопасности. Вокруг них звучала чуть слышная музыка, складывающаяся из журчания воды, свиста птиц, жужжания насекомых. Элис чувствовала запах Лефтрина — Седрик назвал бы это «потной вонью», но для нее в той терпкости заключался невыразимо притягательный запах мужественности. В объятиях капитана Элис чувствовала себя частью его мира. Палуба под ногами, борт корабля, ночное небо наверху и мужчина рядом — все это соединяло Элис с чем-то огромным и чудесным, неукротимым и в то же время родным.